Русская Община

Ставшая перманентной война на Кавказе давно уже переместилась из лесов и горных пещер в мечети, школы, вузы и дома обычных граждан, казалось бы, никаким образом не связанных с бандподпольем и их сомнительной идеологией. И происходит это не только в Дагестане, где сейчас находиться эпицентр противостояния, но и в других регионах, географически от него далёких. Простому обывателю, черпающему новости из ставших скупыми на фронтовые сводки информационных агенств, трудно разобраться в движущих силах вооружённого противостояния и мотивах ухода в леса молодёжи.

Мы предлагаем вам оригинальную расшифровку разговора, состоявшегося в одном из районных отделов МВД Дагестана. В нём, кроме журналистов,  приняли участие начальник местной полиции (Тамерлан), старший оперуполномоченный уголовного розыска отдела (Амирхан), глава администрации одного из сельских поселений района – села С. (Ахмед) и явившийся с повинной, бывший боевик, житель села (Магомед).   

Для дурака не нужен нож… или «Ты уже засветился!»

Тамерлан: Давайте ещё раз подведём итоги удачной операции по мирной нейтрализации нескольких участников бандформирования – жителей села С. Сегодня здесь один из тех, кто нашёл в себе мужество - вышел из леса, сложив оружие. Амирхан, расскажи кратко обстоятельство этого дела.

Амирхан: В нашем районе с 2010 года действует бандгруппа, в которую входил

её активный член Н. (в данный момент ликвидирован – Р.И.), обвиняемый в ряде тяжких преступлений. Он приходится двоюродным братом Магомеду, который постоянно не жил в селе, а выезжал на заработки в различные регионы Северного Кавказа. В один из периодов его пребывания дома, у родителей летом 2011 года, на него и вышел Н, который к тому времени уже находился в розыске, о чём Магомед не знал. Н. попросил брата о небольшой услуге, о последствиях которой тот не имел понятия. Потом ещё раз была подобная просьба, которую Магомед опять выполнил. В основном он закупал продукты и относил их в лес, в указанное место. Так было несколько раз, включая и автоуслуги: что-то или кого-то куда-то отвезти-привезти. А потом Н. объявил Магомеду, что является членом местного джамаата, ведущего борьбу с безбожниками и предателями веры и Магомед уже «засветился» в одном «мокром» деле и назад ему дороги нет. Затем он предложил ему вступить в банду, т.е. уйти в лес.  

Так он оказался перед выбором, фактически дрогнул, испугался, позволил дать себя убедить, что другого пути у него нет и оказался в лесу. Естественно никакие серьёзные мотивы и дела его там не удерживали. Был только страх и желание под любым предлогом вернуться домой к прежней нормальной жизни, но сделать это оказалось непросто.

Ахмед: Тамерлан, можно я дополню? В вопросе, как происходит уход нашей молодёжи в леса, я уже профессором стал (смеётся). Тут очень много тонкостей, ведь члены бандгруппы и местные ребята хорошо, с детских лет, знают друг-друга, поэтому у них между собой есть определённое доверие, а оно выше всех предостережений и предупреждений.

Наши наивные сельские простачки надеются на искренность прежних отношений и не думают о последствиях, когда соглашаются помочь своим старым знакомым школьным товарищам или тем более родственникам в оказании небольшой услуги. А с той стороны ставиться конкретная задача – вербовка новых членов. И вот они – «лесные», попавшему в их сети пареньку, к примеру, и говорят: у нас есть свой человек в ФСБ и он нам сообщил, что ты уже «засветился» и находишься в Федеральном розыске, поэтому подлежишь наравне со всеми нами уничтожению. Т.е. вывод, по их мнению, один напрашивается: ты приговорён к смерти и выхода у тебя, дескать, нет. Кому же поверит запуганный, не знающий законы человек?  

Магомед обращался ко мне за помощью, советом: как ему быть? Но я тогда не знал, чем ему помочь.  С одной стороны у меня не было полной гарантии, что ему в случае сдачи, ничего не будет, т.к. не знал точно, нет ли на его руках крови, с другой - я не хотел напрасно рисковать его, да и своей жизнью, жизнью своей семьи.

Выход подсказал Тамерлан, с которым мы давние друзья. Он, узнав от меня об этой проблеме, заручился поддержкой лично министра и обставил вопрос явки с повинной максимально тактично. Этот пример дал мне силы и показал, что всё можно успешно решать. После этого мы провели в селе собрание актива и постановили способствовать сдаче властям тех жителей, которые имеют право на амнистию. После чего сдались ещё трое жителей села. Сейчас мы, почувствовав поддержку властей, стали действовать гораздо увереннее и успешнее, но нам всё равно нужна помощь полиции.

Журналист:  Скажи, Магомед, никто из сотрудников полиции или других силовых структур не издевался над тобой, когда ты сдался?

Ахмед: Да, нет, ногти ему не выдёргивали и иглы пол них не загоняли. Как это представляют в лесах. Был серьёзный мужской разговор. И Магомет мне  признался, что там, в лесу всех пичкают именно такой негативной информацией, что полиции нужны только трупы и выбитые показания, которые достигаются жестокостью. Он рассказывал мне, что если бы в лесу знали, что издеваться над ними никто не будет, а всё будет строго в рамках закона, то многие бы вышли из леса и сдались. Очень многие члены таких лесных групп запуганы. У них нет опровергающей это информации и в этом большая проблема.  Поэтому, чтобы вернуть хоть одного  запутавшегося человека из леса к нормальной жизни предстоит кропотливая подготовительная работа. Магомед, сам то ты что молчишь?  

Магомед: Когда я пришёл в полицию, то, несмотря на уверение главы администрации всё равно боялся репрессий. Однако, со мной общались очень деликатно и даже вежливо, хотя я понимаю, что я всё таки был в… банде.

«Мне было страшно!» или «Он отдал свою жизнь ни за что!»

Журналист: В каких условиях вы жили в лесу?

Магомед: Условия для жизни там очень тяжёлые. Нуждаются они, практически,                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                во всём. С питанием плохо. Еда скудная и однообразная. Постоянной базы нет. Каждый день мы меняли свою позицию, кочевали по лесу. Спали в спальных мешках, в палатках. Хотя обещали мне, когда звали в лес, что условия у них сносные, вплоть до интернет-связи. Ничего этого я там не нашёл.

Журналист: Сколько тебе заплатили за то время, которое ты находился в отряде? Чем ты там вообще занимался?

Магомед: Лично мне денег никаких не платили, да и тратить сидя в лесу их всё равно некуда.  Кто сколько получал мне не известно, это от всех скрывается. Я вообще по специальности строитель, объездил весь Северный Кавказ. Работал на олимпийских объектах, в Анапе. Работы не боюсь. И зарабатывал нормально. Родителям всегда помогал, когда домой приезжал. А в лесу мне дали автомат, объяснили, как им пользоваться, но я ни разу из него выстрела не сделал. В армии я ведь не служил. Его я принёс, когда сдался.

Журналист: А на что упор делался в вашем отряде? Ради чего предлагалось брать в руки оружие?  

Магомед: Упор делался на веру, но я там не нашёл больше того, что есть и у нас в селе: мечеть, свой имам, чтение Корана, пятничная проповедь. Там в лесу любили много говорить об обязанностях мусульман, но я не видел, что бы их кто-то сильно исполнял. Молились только и всё. Но я это и дома могу делать. Вобщем, не нашёл я там того, из-за чего надо идти в лес, бросить родителей и заниматься убийством.

Журналист: Тамерлан, а какую работу ведут с «лесными» власти? Листовки, например, распространяют или как в фильмах про партизан показывали: врубали динамики и транслировали на полную мощь: «Русс партизанен, выходите и сдавайтесь! Вас ждёт вкусная еда, тёплое бельё и наше радушие»?

Тамерлан: (смеётся) Нет. Зачем листовки? Они не помогут. Упор делам на то, что является традиционным для нашего народа, на семейные ценности. Дагестанцы – люди семейные, многодетные. Дело главы семьи – мужчины, мусульманина заботиться о своей семье, о родителях, пока они живы. Мы говорим, например, им, что вы молодые, здоровые ребята должны заботиться о родителях, продолжать свой род, а не прятаться по лесам.

Что там, в лесу, им предлагают? Что обещают? Лучшую загробную жизни за то, что ты, мол, угождаешь Аллаху, ведя т.н. «джихад». Но какой там джихад? Убить своего участкового, которого хорошо знаешь с детства или уважаемого всеми имама сельской мечети - это что джихад? Это что угодно Аллаху? Попадая в лес, многие очень быстро начинают понимать, что их обманули и хотят вернуться к мирной жизни, но их запугивают не только расправой, но и жестокостью властей и полиции. В этом и есть главная проблема возвращения домой.

Другая проблема сам факт сдачи. Глава администрации тоже ведь очень рискует, что подставляется. Он ведь не может дать стопроцентной гарантии, что всё будет так, как ему предварительно обещал оперработник или начальник местной полиции. Закон законом, но вдруг кому то из руководства захотелось «нарезаться» и предъявить вместо живого сдавшегося боевика его труп? Наведёт он спецназ на такого человека и всем запишут по результату. И бандиты на этом очень хорошо играют, мол, в полиции все негодяи, и им нужны не добровольно сдавшиеся, а трупы т.н. боевиков, за которые они получат награды и звёздочки. И это убеждение очень трудно переломить. Вот и в нашем случае мне пришлось выходить лично на министра внутренних дел, чтобы заручиться его поддержкой, его словом, что труп нам не нужен. Нужен живой и здоровый, вернувшийся к нормальной жизни ещё один член общества. Теперь Магомед сам получил бесценный опыт, как можно верить всем этим борцам за джихад. К сожалению, приобрёл он его только такой ценой. 

Журналист: А много ли там, в лесу тех, кто пострадал от действий властей, полиции. Был несправедливо обижен?

Магомед: Я про таких не слышал за всё время пребывания там, а был я у них полтора месяца.

Ахмед: Тут тонкость вот в чём. Даже если и были такие, то говорить об этом не будут вот почему: они же все здесь изображают из себя воинов ислама, которыми движет не личная месть, не желание славы или обогащения, а только желание соблюдать путь Аллаха.

Журналист: А нет у тебя ощущения, что эти люди там просто заигрались в джихад, мстителей, «воинов ислама»?

Магомед: Нет. Всё серьёзно. По крайней мере, по началу, все верят, что вот здесь, в лесу они и найдут истину. И я так думал первые дни. А потом, либо разочаровываются, либо уже укореняются.

Вопрос: Потери были в вашем отряде? Как они воспринимались людьми?

Магомед: Потери были. Большие. Мне было страшно. Вчера ты разговариваешь с человеком, с которым вроде сошёлся, а завтра его уже убили - и не всегда даже можно его нормально похоронить. А когда задумаешься: за что он свою жизнь то отдал? И понимаешь, что ни за что!

Тамерлан: У них, у лесных, есть такое мнение, что если они погибнут, то сразу попадут в рай. Отличная идея. Но зачем при этом убивать других? Хочешь в свой «рай» побыстрее? Или повесься или застрелись, зачем «осчастливливать» других? Зачем лишаешь жизни тех, кто не собирается делать это с ними за компанию и хочет ещё пожить в этом мире?

«Настоящая религия плохому никого не научит» или«Крутимся, как можем!»

Ахмед: Давай, я поясню на нашем примере, как происходит замусоривание мозгов. У нас в селе есть большая мечеть, и я сам, как человек, достаточно верующий, регулярно посещаю её. Никаких проблем с исповеданием религии у нас нет. В нашем селе традиционно живут очень верующие люди - потомки мюридов Шамиля, которые лучше сохранили веру, и я в этом вижу только положительные моменты. Я уверен, что настоящая религия плохому никого ещё не научила. А что касается «лесных», то скажу что их, как бы религиозная идеология, не местного происхождения.

Вот вам пример: мой двоюродный брат уехал в Кабарду, на заработки. Вернулся оттуда с характерной бородкой и какими-то мыслями в голове. Уже другим. Моего отца, его двоюродного дядю, в это время как раз привезли после операции домой. У нас принято в таких случаях всей родне посещать больного, а этот мой брат не пришёл. Это один из признаков, что у человека уже мозги съехали набекрень и он уже не совсем дагестанец, не наш. Я тогда пошёл к нему, потому что это как оскорбление воспринимается в роду. Он меня встретил в новеньком камуфляже под курткой, был вальяжен со мной, ведь я глава администрации – по их понятиям мунафик-лицемер. Я это сразу понял. Но не стал его учить жизни, воспитывать, просто напомнил, что его дядя ждёт его. Он улыбнулся и сказал: «Я подумаю, стоит ли мне это делать». 

На их языке это означает, что мой отец – суфист, т.е. сторонник традиционного ислама и для них, новообращённых салафитов он чуть ли не еретик. Я подчеркну, что у нас очень религиозное село с очень строгими порядками. У нас, например, сами жители своим решением на сходе запретили на свадьбах употреблять спиртные напитки без всяких подсказок из леса. И это им естественно не нравиться, что мы у них как бы инициативу отобрали, вот они  злятся. Ищут поводов, в чём ещё власть обвинить, угрожают.

Тамерлан: Эта сектантская зараза пришла в Дагестан извне под разными предлогами. У нас никогда раньше не было, чтобы мы друг в друга стреляли. И от этого люди сильно страдают. Вот Магомет – это только один пример, одной судьбы, который можно назвать положительным. А сколько людей, находясь в лесу, уже лишились этого шанса. Там очень быстро умеют замазать человека кровью, отрезав ему путь назад. Компромат можно сделать на чём угодно.

«Крутимся, как можем» или «До нас никому нет дела!»

Ахмед: К сожалению, у нас есть и другие проблемы, которые хотя и косвенно, но способствуют уходу молодёжи в леса и росту протестных настроений. Например, согласно действующего, 131-го ФЗ (о местном самоуправлении - Р.И.), принятого недобрыми людьми, мы фактически находимся на самофинансировании. Теперь мы всё должны делать сами, решать все наши проблемы самостоятельно, за свой счёт. А откуда у нас будет какой-то доход, если предприятий и колхоза нет? Зато проблем - выше головы. Ремонтировать здания надо, дорогу строить надо, свет тянуть надо. А денег нет. Мои односельчане предложили выход: создать общак – общественную кассу, куда сдавать ежегодно по тысяче рублей. Вот и вся наша смета. Люди создают семьи, ставят дома, а у меня нет денег, чтобы протянуть им свет. Всё: трансформатор, столбы, эвакуатор – покупаем, нанимаем за эти деньги или ищем спонсоров. Но это же ненормально? Люди, естественно, возмущены и  мне об этом открыто говорят: вот она какая твоя власть! Крутимся, как можем. Выживаем! Но в других то сёлах ситуация ещё хуже. 

Везде говорят, что надо отвлечь молодёжь от дурных занятий, от телевизоров, увлечь её чем-то, загрузить, и у меня мысль появилась - оборудовать спортивную площадку: футбольную и волейбольную. Составили смету – надо было минимум 300 000 рублей. Попросил в районе денег. Не дали. В итоге своими силами построили. Выкрутились. Есть у нас теперь спортивная площадка, но вот доверия к властям от этого не прибавляется, понимаете? Мне всё труднее объяснять односельчанам, что про нас не забывают ни в Н-ске, ни в Махачкале, ни в Москве. 

«Работаем на доверии» или«Когда приходит результат»

Тамерлан: Нам от властей, от Москвы нужны даже не столько деньги, сколько поддержка. Хотя бы моральная. Вот как вы к нам приехали из Москвы, поговорили, честно всё написали!

В нашей работе много парадоксов, но сила наша в том, что мы действуем строго в рамках закона. И я, обещая и гарантируя безопасность таким людям как  Магомед, не беру на себя ничего лишнего. Если твои руки не в крови – ты чист перед законом. Конечно, мы полицейские ничего бы не сделали без помощи местного населения, глав администраций. Вот таких, как Ахмед - очень авторитетный и мудрый человек. Такие люди нужны везде, особенно в это неспокойное время, а нам, в Дагестане тем паче. Он работает на благо села, на благо людей и только за мир, справедливость и порядок, который нужен всем. Ахмед горой стоит за своих жителей, отстаивает их права – это настоящий хозяин. Он умеет договариваться, разрешать и улаживать все конфликтные ситуации. Даже «лесные» признают его авторитет и силу. И мы с ним работаем на полном доверии. А без доверия, без определённого риска порой и нельзя разрешить ситуацию. Но и понапрасну-то рисковать, кому хочется? У нас у всех семьи, дети. А в чём, вы спросите, парадокс? А он в том и заключается, что чем ты больше открыт людям и работаешь на доверии, тем больше и быстрее приходит результат.