Русская Община

Случилось мне уезжать из деревни зимой, в середине декабря. До станции Мста, что под тверской Удомлей, я шёл пешком по просёлочной дороге, и все четыре версты сердился на липнувшую к сапогам топкую грязь, разжиженную распутицей.

Начало зимы выдалось невиданно тёплым, иными днями даже и жарким. Стояло покойное безветрие. Изредка порошило клочковатым снежком, который, едва коснувшись прелой травы, тотчас таял. Поверхность земли казалась влажной и тёплой, будто бы кто-то подтапливал снизу, грел почву съисподни.

   В такую глухую пору на станции народу не бывает много –  едва ли с десяток человек соберутся когда у обветшалого вокзала, стоят молча, переминаются с ноги на ногу в ожидании поезда. Пришедши на станцию, я застал здесь несколько попутчиков, впрочем, мне не знакомых. С двумя из них я скоро разговорился: одна – пожилая деревенская женщина в старом пальто и в грубом сером платке, плотно облегающем седые волосы; другая – на вид городская бабёшка, молодая и смазливая, с крашеной чёлкой, в модной лёгкой шубке и в сапожках на цокающих каблучках. Как потом выяснилось, это мать провожала свою дочь. Разговор завязался непроизвольно, словом за слово, как-то сам собою. С пожилой мы коснулись урожая, та посетовала на старость и пожалилась, что огородничать одной ей уже невмоготу. Здесь в перемолвку встряла молодка:

  – А я ей говорю: чего с огородом возиться ? Теперь всё купить можно. Ей деньгами помогаешь-помогаешь,  а она всё равно: как весна, так опять на грядках в грязи ковыряется.

   На это мать её проговорила как-то виновато:

   –  Так уж надо... Оно ведь как ?... Земля-матушка кормит.

   Видя её растерянность, я решил также высказаться на сей счёт, и заметил молодке, что в земледельческом труде есть не только практическая выгода, но и большая нравственная польза. Даже великие не гнушались крестьянской работы и понимали её глубокий духовный смысл: Лев Толстой, богатый граф, лично возделывал пашню, князь Долгоруков ходил за сохой, сам государь Иван Грозный по весне совершал обрядовую пахоту в память о тех временах, когда и цари «орали» землю... «Ну и дураки !» – прочитал я вдруг в глазах у бабёшки.

   Мы помолчали. Становилось как-то неловко.

  – Да-а, погода вот, –  протянул я. – Не даёт Бог морозца, и снега не даёт.

   Пожилая женщина поглядела в небо, на тусклое солнце, жилистыми руками поправила платок и вздохнула:

  –   Верно, не даёт...

  – А мне в самый раз, –  зевнула бабёшка и поёжилась в шубке. –   Было бы тепло всё время, так и на юг ездить не надо.

  –  Так если мороза-то не будет, и снега, –  рассуждал я,  – тогда и хлеб не уродится.

  – Озими снег нужный, а то как !  – подтвердила пожилая.

   Молодка только бровочкой повела:

 –  Ну и что ?

   Я, признаться, несколько удивился:

 –   Если хлеб не уродится, что же есть-то будем, где хлеб возьмём ?

 –  Хм, не знаю, – фыркнула бабёшка и отрезала: –  Лично я беру хлеб в магазине !

   Уже в поезде, чтобы отвлечься, стал я листать газету. Нашёл статейку о положении высшего образования в современной России. Среди прочего сообщалось в статейке о конкурсах в различные вузы страны. Пробежал я глазами сводку и диву дался. Выходит, что в театральные институты аж до 80-ти человек жилы рвут, из кожи вон лезут, чтобы на место попасть. А в сельскохозяйственные высшие школы недобор – на иные факультеты показатель выше 0,8 не поднимается. В сердцах скомкал я газету, да в котомку её, да на верхнюю полку.

   Боже мой! Дожили, докатились мы до самого до краешка! Святые Фрол и Лавр, угодники крестьянские, покровители сельские! Вы, верно, уж и отвернулись от нас, потому как на Руси обращаться к вам, похоже, больше некому! Да разве есть у того народа будущее, в котором трудовое население делится таким образом, что на одного хлебопашца приходится до ста клоунов ? Да разве есть у той страны надежда, в которой на одном кормильце обузой висит сотня, живущих по правилу: пахать не я, и сеять не я, а попеть-поплясать – лучше меня не сыскать! Впрочем, что ж, по другой поговорке и вывод: зачем мне соха, когда есть балалайка!... Зачем нам и пашня, коли есть магазин ?

    – Такое вот дело, отец ! –  поделился тогда я с мужиком, сидящим против меня. Почтенных лет мужик, сухопарый, с белёсою щетиной на грубом морщинистом лице, с голубыми, поблёклыми глазами, поправил движением плеча свой ватник, одетый наопашь, да махнул мозолистой рукой:

   –  Э-э, –  глухо крякнул он, –  всякое было, перебудет и это !

   Уставился я в окно. За окном проплывала какая-то деревня – угрюмые чёрные избы, дощатые заборы, похожие на скелеты, редкие стожки за околицей возле прясел... Деревенские ребятишки, белоголовые, в рваных куртках, помогали древнему деду чинить сарай.

   Низкий поклон вам, святые крестьяне ! Благословенны вы, не предавшие деревню, не променявшие соху на балалайку, не сбежавшие в города плясать под дудки новых господ. Покуда жив на Руси «соль земли» её –  Крестьянин, поколь боронит он пашню, не исчезнет и племя русское, не пропадём мы, не сгинем «яко обры». А значит и жизнь наша продолжается, слава Богу !