В Венесуэле сегодня живет много русских. Кто-то преподает в местных вузах, кто-то дослужился до генеральских чинов, занимает высокие дипломатические посты. Все они – дети первых переселенцев. Особую группу среди них составляют выпускники русских кадетских корпусов.
...«Спросили мальчики: Чего? Что это значит – Хитрово? Какое учрежденье?» Я вспомнил эти строки из детского стихотворения Маршака, направляясь на встречу с Николаем Александровичем Хитрово, старейшим из ныне здравствующих носителей фамилии древнего дворянского рода, который живет в Каракасе.
Встреча была назначена на окраине венесуэльской столицы, в районе Тринидад, где у другого нашего соотечественника Алексея Борисовича Легкова, известного в городе инженера-химика, находится офис. По дороге я вспоминаю те скудные сведения, которые удалось получить о роде Хитрово. Он ведет свою историю от изворотливого татарского хана, перешедшего на сторону русских князей еще во второй половине XIV века. Звали его Эду-Хан, а прозвали – Сильно-Хитр...
Столы в кабинете Легкова быстро освободили от компьютеров, бумаг и накрыли белой скатертью. В красном углу вижу икону Казанской Божией Матери, рядом портрет Александра Сергеевича Пушкина и картину на бересте с изображением маленькой белой часовенки в окружении березок. Хосефина, веселая и добродушная, давно уже «обрусевшая» супруга Алексея Борисовича ставит на стол малосольные огурчики, квашеную капусту и «эмпанадас» – венесуэльские пирожки с мясом и другой начинкой. Я достаю бутылку «Столичной», и мы начинаем отмечать День России. Первый тост, как водится за рубежом в кругу соотечественников, – за «родную Россию». И потекла многочасовая беседа-воспоминание. Кроме Николая Хитрово и Алексея Легкова в ней приняли участие Георгий Волков, Борис Плотников, Александр Дудек. Всем им за 80 лет, все они сухопары, солидны, одеты в легкие костюмы, рассчитанные на карибские тропики. Все подтянуты и по-военному стройны, несмотря на возраст.
«Все мы – кадеты, – говорит Николай Александрович Хитрово. – Я окончил в 38-м году русский кадетский корпус в Югославии, тот самый, который был воссоздан в эмиграции из остатков прежних кадетских корпусов бароном Врангелем». Николай Александрович не скрывает, что, находясь в Югославии, российские кадеты не испытывали «патриотического порыва» по поводу приближения в 1944 году Красной Армии и не стали ее дожидаться: «Подались на запад, в Австрию, в американскую оккупационную зону, помаялись в лагерях для перемещенных лиц».
В разговор вступает Георгий Георгиевич Волков, возглавляющий объединение русских кадетов в Венесуэле: «Многие из нас, и я в том числе, оказались в Мюнхене, в лагере для перемещенных лиц. В один из дней в 1947 году в лагерь приехал консул Венесуэлы и предложил нам хорошую работу в этой южноамериканской стране, о которой мы мало что знали. Вот мы и поехали. Первая группа отправилась через Атлантику на пассажирском судне "Колумби" из Бремена. Каждому россиянину дали по 10 долларов, тогда это было эквивалентно 100 венесуэльским боливарам. Хватило лишь на первое время, но мы держались все вместе, помогали друг другу, смогли выжить и сейчас не бедствуем».
Каракас в то время еще не был космополитичным мегаполисом, каким он является сейчас, а представлял собой дремотный колониальный городок со своими негласными законами, запретами и предрассудками. Один из кадетов устроился мажордомом на виллу французского посла, а по вечерам подрабатывал барабанщиком в местном оркестре. Другого, который завербовался инженером в строительную фирму, выбросили на самолете-«этажерке» на юге Венесуэлы, заросшем непроходимой сельвой. Офис – четыре бамбуковые палки под пальмовыми листьями, транспорт – воловья упряжка, жилье – хибара без удобств, без воды, без электричества.
«Но мы все выдержали, все превозмогли, – рассказывает Волков. – Потому что не забывали друг о друге, не перестали быть русскими, не разбежались по своим углам. Наоборот, сразу же создали кадетское объединение. Тем более что у каждого из нас на дне чемодана лежали старые погоны, медные пряжки и кокарды, знамена и вымпелы. Казалось бы, не нужно все это на берегах Ориноко или на склонах Анд, а вот поди ж ты – пригодилось. Тесно сплотившись, мы стойко перенесли первые, самые трудные годы. Большинству помогла нефтяная лихорадка в Венесуэле, появились возможности хорошо заработать и даже отложить кое-что на черный день. Я, к примеру, поступил в американскую компанию "Стандард ойл", руководил в ее филиале чертежной службой».
Поначалу условия жизни русских эмигрантов были просто ужасными. Их разместили в железных бараках, которые днем раскалялись от тропического солнца, а ночью быстро остывали. По деревьям бегали громадные игуаны, похожие на крокодилов, которые до смерти пугали женщин и периодически падали на крышу барака. Некоторые русские, только что пережившие все ужасы Второй мировой войны, при этих звуках инстинктивно бросались на пол, закрывая голову руками, как во время бомбежки.
Поначалу мало кому посчастливилось получить квалифицированную работу, главным образом из-за незнания языка. Со временем многие стали изучать геодезию, так как в то время в Венесуэле требовались специалисты именно в этой области. Устроившись на работу, они зачастую брали в помощники своих соотечественников. Те в свою очередь быстро осваивали премудрости новой профессии и заводили собственное дело. Русские строили дороги, мосты, туннели, здания. Многие эмигранты, подучив язык, поступили на работу в министерства и университеты, получали места в частных фирмах. Так, Ростислав Савицкий занимался прокладкой туннелей в Каракасе, а Константин Желткович сооружал столичное метро. Он и сейчас работает там крупным специалистом.
Мало кому известно о том, говорит Алексей Легков, что инженер-химик Владимир Гарман смог получить из браги, настоянной на сахарном тростнике, ром «Санта-Тереса», широко известный не только в Венесуэле, но и далеко за ее пределами.
Русские переселенцы были благодарны венесуэльскому правительству, протянувшему им руку помощи. Взамен оно получило людей, которые не просто искали страну, в которой можно подзаработать и уехать, как это делали итальянцы или португальцы, а граждан, нашедших место, где можно начать новую жизнь.
– Венесуэльское правительство, – вступает в разговор Георгий Волков, – не потратило на нас ни одного боливара, зато сразу приобрело хороших специалистов, которые в большинстве случаев работали в глубинке, куда сами венесуэльцы ехать не хотели.
– Сейчас русских можно встретить во многих венесуэльских учреждениях. Дети первых переселенцев преподают в местных вузах, дослужились до генеральских чинов, занимают высокие дипломатические посты. Русские внесли большой вклад в развитие венесуэльского театра и балета, десятки русских врачей, инженеров и других специалистов работают по всей стране, – говорит Алексей Легков.
А накануне в российском посольстве в Каракасе состоялась скромная и трогательная церемония: Алексей Борисович передал в дар свою личную библиотеку, насчитывающую свыше двух тысяч томов. В ней есть уникальные издания, например, воспоминания Милюкова, Деникина, «дроздовцев», Корнилова, книги Бердяева, Трубецких, труды русского философа и богослова Георгия Флоровского. На церемонии Легков с гордостью сказал, что в 1937 году Флоровский преподавал ему богословие в кадетском корпусе и дал много ценных советов. Самый главный из них – всегда любить Россию.
…Наша встреча закончилась на грустной ноте. Мои друзья встали и предложили выпить за упокой души их товарища Георгия Руднева, умершего накануне. Я вспомнил первую встречу с ним в маленькой церквушке на окраине Каракаса. Ее кадеты построили сразу же по прибытии в Венесуэлу собственными руками из подручного материала – больших деревянных ящиков, в которых привезли из-за океана свои пожитки. Уже потом церковь обложили камнем и покрасили.
...Воскресная служба закончилась, и Георгий Руднев начал обход прихожан. Они клали на протянутый им поднос металлические и бумажные боливары – эти деньги пойдут на благотворительные цели. Храм опустел, и Георгий потушил свечи у алтаря.
«В этом заключаются мои административные функции как церковного старосты», – сказал он, когда мы вышли с ним в маленький сад при церкви и сели на каменную скамейку в тени пальмы и вечнозеленого дерева с плодами авокадо.
«Прошу называть меня просто Ги», – говорит Руднев, внук адмирала Всеволода Федоровича Руднева, командира легендарного крейсера «Варяг», не сдавшегося японцам. Он поясняет, что родился в Париже, где его больше знали под этим именем. Так Георгия звали и в русской колонии в Венесуэле. Ги живет в Каракасе уже много лет, но сохранил многие французские привычки. Вряд ли можно где-то еще встретить церковного старосту в безукоризненном сшитом клетчатом пиджаке, цветном галстуке и с изящным платочком, выглядывающим из нагрудного кармана.
Но не только этим Ги Руднев отличается от остальных прихожан. Большинство из них попали в Венесуэлу сразу же после Второй мировой войны по вполне понятным причинам – они не захотели возвращаться в Советский Союз, оказавшись в силу ряда обстоятельств на Западе и опасаясь того, что Родина их «не простит». А Ги родители привезли в Венесуэлу в малолетнем возрасте не в поисках лучшей доли, а просто потому, что им приглянулась эта южноамериканская страна.
«В том знаменитом Цусимском сражении с японцами, – рассказывает Ги, – мой дедушка был тяжело ранен. По возвращению на родину его встречал хлебом и солью сам Николай II. Медицина тогда была бессильна, и врачи не смогли удалить из головы осколок. Дед умер в 1913 году. После революции бабушка уехала с моим отцом, тогда еще ребенком, в Париж, где он впоследствии стал одним из руководителей автомобильной компании "Пежо"».
В 1946 году, когда Георгию было 6 лет, его отец приехал туристом в Венесуэлу. Эта страна поразила его своей красотой, и он решил переселиться здесь навсегда. Начал новое дело – открыл в Каракасе деревообрабатывающую фабрику, но скоро прогорел из-за жульничества местного партнера. «Это тяжело отразилось на самочувствии отца», – говорит Георгий и оживляется, рассказывая о своем последнем посещении могилы деда.
В 1995 году по приглашению российского правительства Руднев побывал на Родине бывшего командира «Варяга» в селе Савино, что в часе езды от Тулы. Он был необычайно тронут тем, что его деда помнят россияне. В Туле создан молодежный клуб под название «Варяг», который следит за могилой знаменитого земляка и даже установил на ней православный крест.
«Я привез землю с могилы деда, и теперь она стала самой дорогой реликвией в моем доме», – сказал Ги.
Жена Георгия Лиля Руднева продолжает служить в церкви. Борис Плотников с теплотой добавляет: «Лиля является председателем Женского комитета русской общины в Венесуэле и свято хранит память о своем муже».
ИТАР-ТАСС. Каракас – Москва
Журнал "Русский век" №7 2012