Русская Община

Россия воскреснет, но воскреснет не по человеческому деланью, а по Божьему. Если люди сами будут этого

желать и молиться об этом. Я думаю, это будет чудесно.

И тот факт, что там столько пролитой мученической крови – это самый главный фактор.

Иеромонах Евфимий (Саморуков)

– Отец Евфимий, если можно, нашу беседу мы начнем с вопроса о том, как сложилась ваша судьба. Как Вы оказались в Австралии? Как жизненная дорога привела Вас к духовному служению?

–  Австралию я попал не по своей воле. Родители меня привезли. Но я, конечно, благодарен им за это. Мы приехали сюда в 1965-м году. Мама у меня родом из Харькова, папа – из Москвы. Они потом во время революции бежали в Китай. Их привезли туда в коряжинах маленькими еще, тоже не по своей воле они туда попали. Там я родился, в Китае, учился в школе 4 класса. Потом мы эмигрировали в Австралию, и здесь я вырос, учился, у меня профессия была электроника, все было: деньги были, но моя душа тянулась к чему-то другому. И вот то, что я стал монахом – это заслуга моей матери. Когда мы сюда приехали, раньше мы жили в другом месте. Называется Данденонг, там, где храм. Это место условно называлось маленькой Москвой. Потому что на каждой улице было много русских. На Пасху и Рождество там дети ходили группами, без всяких старших – из дома в дом. Это было совсем другое время. Один был светофор во всем Данденонге. Жизнь была другая, здесь были все христиане, христианского толка. А сейчас здесь и буддисты, и мусульмане. Такого не было. Тогда я был молодой, совсем не думал о монашестве. Гулял, приходишь с бала или со свадьбы – полночь. А мама ждет, сидит, все двери закрыты, только через одну дверь пройдешь. Сидит и дожидается меня. И читает «Жития святых», говорит: «Сынок, послушай». А я: «Мама я устал», и так далее. А она: «Нет, нет, обязательно садись – слушай». Она так меня мало-помалу притянула к духовной жизни. Мы, конечно, в младенчестве крещены. В церковь ходили, когда церковь была. Молились. Мама читала нам молитвы, и другие вещи читала, рассказывала. Так что заслуга того, что я стал монахом, это – заслуга родителей.

И, в конце концов, я решил, когда мне было 33 года, я себе сказал, что Господь Иисус Христос уже совершил искупление человечества, а я еще, окаянный, живу в грехах в этом мире. Я очень любил читать жития святых и захотел пойти в монастырь. Поехал в Иерусалим, в это святое место, и окончательно решил стать монахом. И в 1986-м году поступил в монашество. Бросил работу, бросил профессию, все. Священником я не думал быть, потом мне дали послушание, и вот так сложилась моя жизнь.

– А где был постриг у Вас?

– Я свою монашескую жизнь начал у отца Алексия. Так называется, Бомбала. Там был постриг у меня и у отца Макария, вместе подстригались. Отец подстригал нас. Было в Казанской обители, Кейтлин– это почти в Сиднее. В монастыре, там еще ничего не было, храма не было. И вот я там пять лет провел, в монастыре в Бомбале, там заново все строили, дрова колоть нечем было. Строили и молились там. Меня понуждали стать иеромонахом, а я боялся. Потом, в конце концов, я попросился, чтобы покойный владыка Павел меня благословил, и я приехал в почетный день в Америку учиться в семинарии. Пятилетку окончил за три года. Начал писать дипломную работу. Она меня затянула, и я там остался на целых 17 лет.

– Вы 17 лет прожили в Америке?

– Да. Я там жил в монастыре, 10 лет никуда не уезжал.  А потом первый раз в Нью-Йорк поехал, впервые за десять лет. Я шокирован был тем, что я там увидел. Что люди ходят, автобусы. А у них руки на ушах. Думаю, что с ума сошли, что ли. Потом пригляделся, ой, Господи, это ж телефоны у них. А я тут у себя в монастыре не знал, что там, в миру, есть мобильные телефоны. Так что, живя там, я как бы забыл, что мир существует. Потом меня выпроводили из Америки, потому что у меня виза кончилась. Я просрочил визу, и мне сказали, чтобы я уезжал. Потом меня посылали во Францию служить. Служил в России тоже. На подворье, там у Митрополита Лавра, строили. И я по России ездил. Нас родители с пеленок приучили и учили, вложили в наше сердце, чтобы у нас была любовь к России и мы, действительно, очень любим Россию. Моя мать даже такой шаг сделала, который никто другой бы не сделал. Утянула туда половину семей. Я ездил по России и беседовал с людьми. Интересно, что они часто не знали, что я из-за рубежа, и начали открывать такие вещи, что я некоторым сказал «Слушайте, я из-за границы», – они были удивлены. Спрашивали меня о том, как я там рос, почему у меня русский язык такой. Потому что наши родители нам внушали, что с русским языком связана и вера тоже. И в нашей семье, слава Богу, большинство из нас обладает очень хорошим русским языком. Конечно, я очень благодарен своим родителям. Такова моя жизнь, и Австралия, конечно, страна, где изобилие всего, и так далее. Когда приезжаешь из Австралии в Россию, то возникает ощущение, что есть огромная разница в духовном. Здесь изобилие телесного, там более изобилие духовного. Здесь у нас сильное расслабление в смысле духовном. Как говорится, с кем поведешься, того и наберешься. И мы ведомы этим народом, здесь. В этой обстановке мы приобщились многому тому, что противоречит христианским православным стремлениям. Я, может, стал монахом потому, что родители нас воспитывали в православном духе, а здесь, когда, казалось бы, все приобрел, у меня душа томится, ищет чего-то другого.

– Как Вы сами внутренне изменились, как Вы это ощутили? Ну, 30 лет прошло, и вы стали совсем другим человеком…

 – Ну, я сам о себе не думаю, что как-то изменился и таким хорошим стал. Я даже на первую ступенечку не встал. Я далеко от этого. Общение с Богом – это монашество. А в монастыре, там особый образ жизни, который даже не замечаешь. Я, бывало, живу в монастыре, и кажется, что: «О, здесь отсутствие духовности и так далее», люди приезжают. Но, когда бывало, выезжал из монастыря, то вспоминал, о чем я сетовал раньше, говорил: «Господи, там было, как в раю». Как оазис в смысле духовном, и такие моменты заставляют ценить духовную жизнь.

Хотя, конечно, мы сейчас очень далеки от того, что  было у святых отцов в древней России, а еще до этого в других местах, в Египте и так далее. Тем не менее, уровень падает одновременно и мирян, и монахов. Мы все одновременно падаем, но все равно, разница есть. Я был недавно на Афоне, а первый раз был на Афоне в 1986-м году, потом еще был через два года, и за эти два года видел упадок духовной жизни. А потом, через двадцать лет, я приехал туда и вижу еще более глубокий упадок. Но, тем не менее, то, что сейчас есть на Афоне, в сравнении в тем, что есть в миру, все равно большая разница.

Внутренние перемены – это делает Господь, не человек, мы просто должны делать то, что нам положено делать. Молиться, в церковь ходить, исповедоваться, причащаться. Как Иисусова молитва: не наше дело искать, когда у нас будет озарение, нужно молиться и стремиться, и Господь, когда Ему будет угодно, Он это даст. У нас цель одна: и у мирян, и у монахов – достичь Царства Небесного. Если мы имеем этот маяк впереди и стремимся к этому, Господь нам поможет. Потому что Господь любит всех настолько, что никакая мать не может так любить, как любит нас Господь. Имея такую веру и такую надежду, мы идем и стараемся исполнять заповеди Господни, а внутренние преображения делает Сам Господь, не мы. А я грешный, конечно, ничего не беру на себя, только одни грехи.

– Скажите, Сам по себе Афон, он преобразил Вас? И где Вы там были?

– Когда последний раз я там был, поехал к старцу Рафаилу. И я  ездил в другие монастыри тоже. Времени было мало. Но на Афоне тоже, конечно, жить не так легко, там рядом доктора нет, нет аптеки. А здесь, как только заболел, бегу в аптеку, надеюсь на лекарства. А там этого нет, значит, надеяться на Бога – это большая разница.

Афон – это Афон, и мне посчастливилось, там были одни люди, и они собирались подняться на вершину горы Афон. И один отец сказал, возьмите с собой отца Евфимия, и мы поднялись на вершину горы, и я там служил молебен. Это была великая Божья милость. Так что Господь, когда в святые места едешь – Господь помогает. И там я встречал не одного, многих людей, которые говорили точно также. У нас были планы, но планы не состоялись, но Святая Богородица устроила еще лучше. И у меня точно так получилось. Как говорится, когда будет больше отступлений, тогда Господь будет больше благодать давать в помощь. Чтобы сбалансировать, чтобы мы в уныние не впали. На Афоне это ощущается почти всегда.

Хотя там, к сожалению, большой упадок, но там все равно более духовно, духовный маяк всему миру. Я там видел телефоны мобильные везде. А раньше, когда я был в первый раз, ничего такого не было, и было все другое. И все равно это милость Божья, чтобы туда попасть. И главное, на вершину… Меня поразило, что первый раз, когда я там был, из России никого не было видно, а из-за рубежа были. А сейчас там – наоборот, стало больше из России, а из-за рубежа почти никого нет. И там везде, когда приехал в Салоники, смотрю, там везде по-русски разговаривают. И поразило, что там много русских людей, и люди тянутся. 

Там приехали молодые люди: девушки, парни гулять – я заговорил, а они слушают, и один из них говорит: «Давайте, едем, автобус пришел». А другой говорит: «Подожди, еще послушаю». Это меня поразило, и я благодарен Богу. И это потому, что из-за того, что Россия сжимается, как бы там нет ничего для тела, там больше для души. А когда человек ни на что уже не надеется, начинает надеяться на Бога. И вот это как раз то, что эти люди, когда я беседовал с ними. Они приехали, не имея духовного, но для телесного. Но вдруг получили духовное. А здесь, за рубежом, поговори с кем: «Так, слушай я побегу, у меня дела есть». А там как раз вот такое. Я думаю, это и значит воскресение России, дай Бог, чтобы там был царь русский православный…

– А как Вы это видите себе, я имею в виду технически.

– Технически это невозможно, это будет только чудо Божие. Потому что, Вы знаете, когда на Афон попадаешь, там ощущаешь именно намоленность. И когда в Россию попадаешь из-за рубежа, то тоже ощущаешь кровь мучеников. Вот я когда был в монастыре в Джорданвилле, тотам одно из послушаний было – огородник. Огромный огород, и вдруг ураган идет на монастырь. И трудно было идти. Я с помощником привязывал вещи. А старый монах пришел и сказал, что ничего не будет. А мы привязываем. Он еще и смеется, а мне аж досадно стало, почему он не помогает, а смеется. А он говорит, что у нас здесь есть святые мощи мученика Харлампия, который перед мученичеством молился, чтобы не было стихий и бедствий. И уже не раз шли ураганы на монастырь. С обеих сторон разрушат американцев, а монастырь – нет. И американцы с досадой говорят, почему так? И когда я там был – точно так случилось.

Это, значит, ради мощей одного мученика столько Божьей милости. А сколько милости, когда вся Россия залита кровью мучеников. Нет никакой другой страны, которая столько крови мучеников пролила как Россия. И это я думаю, самое главное, что послужит, если будет воскресение. Это все будет через покаяние. Нужно каяться в грехах. И тянуться к Богу, потому что свободная воля человека не принуждается, люди сами должны захотеть. И поэтому я, грешный, думаю, что Россия воскреснет, но воскреснет не по человеческому деланью, а по Божьему. Если люди сами будут этого желать и молиться об этом. Я думаю, это будет чудесно. И тот факт, что там столько пролитой мученической крови – это самый главный фактор, я думаю.

– Спасибо Вам за такие сугубые мысли о России нам в утешение. Всего доброго.

– Спаси, Господи! Всего доброго.

Беседовал Вадим Арефьев