Серьёзно ли всё это вообще? А ведь прошло меньше ста лет с тех пор, как революцией была разорвана присяга, скре­плявшая поголовное воинское служение казаков России — государю и Отечеству, Дому Пресвятой Богородицы; и всего шестьдесят семь минуло со дня Победы — последнего большого подвига, свершённого казачьими кавдивизиями плечом к плечу с другими народами страны… А после того, уже совсем недавно — в конце 80-х годов, -на ровном, можно сказать, месте возникло каза­чье движение: появились военно-исторические клубы, в которых не только носили историческую форму, но и по-настоящему считали себя преем­никами поручиков и есаулов и даже приносили присягу по-имперски или Всевеликому войску Донскому 1918 года. Это в советское-то время! Начали собираться энтузиасты; спорили и согла­шались, призывали и приносили прадедовские реликвии — неизвестно как сохранившиеся шаш­ки, георгиевские кресты, фотографии в лампасах, в папахах набекрень… И проснулось от летаргии, которую уже трудно было отличить от смертно­го сна, казачество. «Спросонья»отстрелялось в Приднестровье от молдавской агрессии, в Абха­зии — от грузинской; сказало своё боевое слово на Балканах и в горах Чечни… Проснулось — но встало ли на ноги?

Сто лет назад казачество, служившее госуда­рю и России, общинно владело обширными зем­лями, которые исторически были добыты кровью и потом самих казаков. Каждый из них (только мужчина!) имел неотъемлемое право на выделя­емый войском — Донским, Кубанским, Терским, Амурским, Уральским, Забайкальским… их было 11 — земельный пай. Продать его казак не мог, но в остальном был абсолютно свободен. Или об­рабатывал сам, или сдавал в аренду. Казак был экономически самостоятелен; больше того — его экономической самостоятельности хватало на то, чтобы на свои собственные средства снаря­диться на военную службу: строевого коня, об­мундировку, шашку, кинжал, пику он справлял сам -только винтовку выдавало государство. Зе­мельный пай входил в территорию станицы. Это была и его «малая родина», и его самоидентифи­кация: казаком имел право считаться только тот, кто входил в «станичное общество»; при встрече, знакомясь, казаки первым делом спрашивали друг друга: «какой станицы?» Вот в чём была твёрдая во всех смыслах основа казачества. При Советской власти — даже когда она почувство­вала нужду в казаках и позволила им сызно­ва носить лампасы, для того чтоб было из кого формировать кавдивизии, — эта «основа» стала условной. Родные станицы оставались родными, но в полной мере своими они уже не были… Не стали и теперь.

Нынешнее казачество территориально, по­жалуй, распространилось даже больше преж­него: есть теперь казаки в Москве, есть и в Мур­манске, где раньше не жили они никогда. Чуть ли не в каждом городе есть казачья организация — землячество, общественная или «реестровая», исполняющая службу государству. Правда, не вполне понятно, какую — правовая и иные сторо­ны службы «реестрового казачества» прописа­ны очень слабо, наспех, и далеко не во всём она оправдывает себя. И всё же казаки идут в «ре­естр». Скрипят зубами, но идут. Беда в том, что очень часто им там просто нечего делать, кроме как носить казачью форму нового образца, за­ботливо разрабатываемую нашими отечествен­ными модельерами…

Чтобы войти в станичное общество, нужно было получить на это его согласие. Что было не­просто. Как видите, «назначить» казаком никого не мог ни войсковой атаман, ни царь-государь, ни даже Господь Бог. Это было делом выбора личности — с одной стороны, и народа — с дру­гой. Более того: эта личность, вступив в ряды на­рода, не оставалась бесконтрольной. Станичное общество, в котором должен был существовать, из которого уходил на военные службы и куда возвращался казак, неустанно следило за тем, чтобы он жил по-божьи и по-казачьи. И если что — шаровары сымай и при всей почтеннейшей публике на станичной площади нагаек получай! Да ещё после того благодари за то, что «поучи­ли». Такие «поучения» осуществлялись силами назначенной станичной полиции («приказными» казаками) по предложению атамана либо сове­та стариков и с согласия всего станичного круга. В казаки вступить мог далеко не каждый, и ни­кто не мог ему этого гарантировать. Тем и ценно было звание казачье. Правда, казаком можно было родиться. Но этого было недостаточно, о чём напоминала старая жестоко-откровенная донская и кубанская поговорка: «Это не ты казак! Дед твой — тот был казак; отец — сын казачий, а сам ты — хвост собачий!»

Увы, таких «хвостов» в нынешнем казачестве много. И не без основания иные называют теперь красующихся на экранах и разворотах газет се­ребряными погонами и «витринами» орденов и медалей «деятелей» и «представителей» ка­зачества клоунами. (Неправы только те, кто по ним судит обо всех и кто забывает о том, что и в других областях нашей жизни не всё «слава Богу». Соломинку в чужом глазу показать всем — милое дело! Но помните, что «мы все — участ­ники регаты», как поётся в популярной песенке, и не спешите на зеркало пенять, имея свой соб­ственный дефект внешности.) Теперь казаком может объявить себя каждый — создать обще­ственную организацию, зарегистрироваться, за­казать себе удостоверение в солидной корочке… Статус казака, такой ясный и твёрдый в прежние времена, стал неясным, начал двоиться и троить­ся. И в реестровые организации с их, казалось бы, государственно-заданной уставной основой можно как «прийти», так и «уйти» — не сказав ни здрасьте, ни до свидания. Наряду с потомками «природных» казаков (именно так до революции назывались потомки казачьих родов) в «казачье возрождение» конца XX — начала XXI века броси­лись многие «со стороны», и не все из этих мно­гих бескорыстно. Никаких реальных механизмов контроля, дозволенных законом, в этом процес­се до сих пор нет. Осуществлять этот контроль «домашними средствами» означает самосуд. Отличить настоящих казаков от «клоунов» — это проблема.

А нужны ли сейчас России — и для чего нуж­ны — казаки? Сто лет назад имперское прави­тельство России уже ставило вопрос о целесоо­бразности казачьих войск в эпоху броненосцев, аэропланов и танков. Первая мировая война под­твердила эту целесообразность — испытанные казачьи храбрость и сметка, верность казачьих коней и острота шашек выдержали конкуренцию с новыми средствами вооружения. Выдержали с честью — хотя и не без потерь. Вторая миро­вая показала, что и на ней казаки как отдельная сила оказались нелишними: советская казачья кавалерия не оказалась беспомощной перед бронированной военной машиной врага, а в со­ставе конно-механизированных соединений показала настоящую «боевую работу» по высшему классу того времени! Но теперь оружие нового поколения стало ещё сложнее и эффективнее и уже редко требует «помощи» живого бойца. Раз­ве ему можно обучить в казачьих станицах, как раньше с детства учили джигитовке — боевой акробатике верхом и рубке двумя шашками? Кто разрешит такое? Да и сами по себе сегодняшние казаки насколько превосходят в боевой выучке остальной народ? Прежде они были профессио­налами войны — кто они теперь? В чём ценность казачества XXI столетия для России? Есть ведь и без них у нас спецназ, ВДВ и морская пехота…

ВДВ и морская пехота, слава Богу, пока что есть. Но солдат — это солдат, пока он в строю, на довольствии и под командованием. И мало кто, сняв форму, продолжает в душе и в жизни быть солдатом, поступать по-воински. Даже офицеры в наше время, получив военное образование, за­частую сразу спешат покинуть ряды Вооружён­ных сил и найти более тёплую, высокооплачива­емую работу. А кто же будет, как раньше говори­ли, Родину-то любить? Кто станет её защищать в любых условиях, без приказа, без довольствия, без выгоды?

Казак был воином «пожизненно», а может быть, и дольше. Казачество во все века своего существования было сильно тем, что являлось жизненной школой борьбы. Оно готовило лю­дей смелых, инициативных, способных к само­организации и самообучению в любых условиях. Каждый казак должен был суметь «развернуть» вокруг себя казачество хоть на пустом месте. «Гол как сокол — востёр как бритва!» Учреждая указами новые казачьи войска на присоединён­ных к Российской империи землях, правитель­ство посылало туда по горстке казаков — осталь­ных «привёрстывали» на месте из туземцев, же­лающих крестьян, ремесленников, людей разно­го звания… В следующем же поколении из этого разношёрстного контингента без всякой помо­щи извне казаки организовывали настоящее войско, не уступающее по боевым и хозяйствен­ным навыкам «природному» казачеству; войско на самообеспечении — не требующее дотаций. Мужья уходили на службу — их жёны и дети про­должали работать на земле. Ловили рыбу на Амуре и в Урал-реке; выращивали коней в Саль-ских степях и виноград в Кизляре… Долго и кро­потливо, в боях и лишениях складывался «гено­тип» казака, золотой стандарт казачьей «задач-ливости» во всяком деле («Мы донцы природные — Мы на всё пригодные!» — как пелось на Дону), гибкой переимчивости и железного упорства, умения действовать автономно — и теснейшей сплочённости, верности друзьям-односумам. В этой традиции много ещё нераскрытых секретов, неизвестных зачастую самим казакам, кладов, спрятанных в глубине «на чёрный день»… Вот какой цели могут и должны послужить казаки теперь — в условиях расползания народа и уга­сания национального сознания. А обучить бойца недолго — для этого достаточно нескольких ме­сяцев.