Русская Община

Ничто не говорит о том, что где-то поблизости расположен населенный пункт, но здоровенный пикап Никиты Зыкова неожиданно съезжает с шоссе. Пять километров тряски по ухабистой дороге — и мы оказываемся в ночной деревушке: ни одного столба с фонарем, ни единого звука. Привычная рус-ская калитка, тропинка, дом. У плиты — Анна в строгом платье и платке, за столом — молоденькая девушка Ефросиния с книгой «Житие преподоб-ного Василия Нового». У печи несколько молодых парней с чуть за-метными бородками чистят винтов-ки. «Не страшно браконьерничать?» — спрашиваю. «А кто ж нас поймает?» — со смехом отвечают они на неуловимо странном русском языке.

Это не российская глубинка. Мы в поселении русских староверов, в 170 километрах от Монтевидео, в Восточной Республике Уругвай, в Южной Америке. У деревни нет офи-циального названия, местные уруг-вайцы зовут ее Колония Офир, в счетах электрической компании она именуется Camino de los barbudos (Дорога бородачей).

В старообрядческой деревне в Уругвае

С середины XIX века — в эпоху царствования Николая I — предки сидящих у печи молодых «бородачей-барбудос» начали селиться в Хабаровском крае, скрываясь от религиозных преследований. В начале 1930-х годов они бежали от коммунистов в Манчжурию. Под Харбином прославились трудолюбием и опасным ремеслом: отловом живых тигров для зоопарков. После 1945 года коммунизм снова настиг староверов — Манчжурия вошла в состав Китайской Народной Республики. В 1958 году чуть больше тысячи человек при помощи Красного Креста покинули КНР че-рез британский Гонконг. Одни направились в Австралию и Новую Зеландию, другие — в Бразилию, где в штате Парана при посредничестве Всемирного совета церквей получили 2500 гектаров земли. Однако жара, неурожаи, низкие цены на зерно вынуждали харбинских староверов продолжать поиски земли обетованной. При помощи нью-йоркского Фонда Толстого часть из них обосновалась в амери-канских штатах Орегон и Аляска, в Канаде, Боливии, Чили. А 16 семей в 1966 году при поддержке прави-тельства президента Хестидо приехали из Бразилии в Уругвай. Обрабатывали поначалу 51 гектар земли, работали по найму. Сейчас у староверов 800 гектаров, у каждой семьи по два-три трактора.

Никита сидит за столом, составляет компанию, но не ест. Староверам запрещается вкушать пищу (на сей раз это пельмени из мяса косули — свежая охотничья добыча — с домашней сметаной) вместе с иноверцами и даже использовать их посуду. Для меня накрыли стол в от-дельной комнате и из дальнего угла буфета достали специальную посуду и приборы. В углу — иконы, на буфете — фотографии. Все они свадебные (других фотографий уругвайские староверы не признают, чужакам фотографировать у них строго-настрого запрещено): на них разные лица, эпохи и страны, но неизменны наряды. Остаться со староверами навсегда можно, надо лишь принять их веру и жениться. Недавно так поступил российский моряк -осколок разорившегося и брошенного российского флота. «Очень хороший человек, очень душевно читает наши книги», — говорит Анна.

Староверы не пьют чужую воду (так демоны могут проникнуть в тело), не принимают алкоголь со стороны. На праздники готовят брагу из яблок. Собираются на поляне, старики обсуждают жизнь, молодежь танцует или играет в лапту. «Дерутся?» — спрашиваю я с надеждой. — «Бывает и подерутся». На холме неподалеку — полуразрушенный дом. «Наш один строил второпях, экономил, при первом же ветре и завалило», — смеется Никита. «А где хозяин?» — «На Аляске на заработках». Колонии в США — штаты Орегон и Аляска — большие и зажиточные. В Орегоне в основном рубят лес и строят. «Если видишь бородача на новой машине — значит, наш», — говорит Никита. Но старикам кажется, что в Орегоне уж очень много соблазнов для молодых. В 1967 году четверо строгих бородачей отправились из Орегона на Аляску и нашли более уединенное от цивилизации место — возникло и разрослось новое поселение. На Аляске староверы занимаются рыболовством, имеют большой рыболовецкий флот, владеют крупными компаниями.

Женятся староверы рано — в 14-15 лет, браки заключаются только между единоверцами. Разводы запрещены за единственным исключением — если кто-то из супругов угрожает другому смертью. До сих пор в деревне был всего один развод. Найти пару, особенно в небольшой колонии, нелегко. Помогает «диаспора»: родители посылают детей к единоверцам, живущим в других странах и на других материках, пусть поживут у родных и знакомых, приглядятся, может быть, найдут свою судьбу (чистящий у печи винтовку Иван приехал из Боливии и внимательно поглядывает на читающую Ефросинию).

Никита пару лет назад привез жену с Аляски. Чтобы не скучала по Америке, купил ей гигантский пикап Ford. Но Филонида все равно скучает, летает время от времени к родителям. Прасковье Берестовой уже под сорок, но она не замужем. Однако уругвайская колония известна среди единоверцев строгими нравами, в поисках невест сюда приезжают женихи из многих стран. И Прасковья не унывает, к тому же она лучшая вышивальщица в деревне, заказы на ее работы — до 200 долларов за изделие — поступают из многих зарубежных колоний, особенно из США. На вырученные деньги Прасковья вместе с братом Василием (очки, черная борода, жилет поверх подпоясанной рубахи) съездили на родину предков и познакомились с родными в селе Шивера Красноярского края.

Двадцатилетняя Агния Ануфриева вышла замуж и покинула свою родную колонию в Мато Гроссо (Бразилия) в 15 лет. У ее родителей 2 тысячи гектаров земли, несколько тракторов и автомобилей, сотовые телефоны. «Там дети ходят в бразильскую школу и учат португальский, мне было нелегко привыкать», — говорит она. Дети старове-ров в Орегоне и на Аляске учатся в американских школах до шестого-седьмого класса, чтобы знать математику и английский.

В уругвайской колонии говорят исключительно по-русски и не отдают детей в местные школы, упорно сопротивляясь нажиму властей. Все дети по несколько часов в день занимаются в своей школе, в едином для всех классе, с преподавателем из своих же. Читают церковные книги на церковнославянском языке, изучают русский язык, арифметику и немного испанский. «Много и ненужно, чтобы получить заем в банке, и этого хватает», — говорит сорокалетний Марк Чупров, сосредоточенно латающий развешанные на кольях рыбацкие сети (рыболовство в реках Уругвай и Рио-Негро начинает приносить ощутимый доход).

По единственной трехсотметровой улице с дюжиной домов по обе стороны едет американский трактор Massey Fergusson. За рулем -десятилетний мальчишка. С ранних лет все в деревне работают: выращивают овощи, кукурузу, пшеницу, подсолнечник и ячмень для пивных гигантов Pilsen и Nortena. Женщины готовят творог, сыр и диковинную для Южной Америки сметану и продают все это, обходя дома, в провинциальном центре Пайсанду, что в 40 километрах от деревни. Староверы Уругвая не смотрят телевизор, не слушают радио, не читают газет, поездки в Пайсанду помогают им быть в курсе налоговой системы и национальной политики. «С телевизором начнутся проблемы, будет отвлекать от работы, да и обман там один», — говорит стоящий у большого дома семидесятилетний Иван Берестов — настоятель, избранный односельчанами читать молебны в праздничные дни (священников у уругвайских староверов нет, они так называемые беспоповцы).

У Ивана окладистая борода (мужчинам запрещено бриться), традиционная яркая рубашка навыпуск подпоясана тесьмой, вышитый ворот. Одежду — рубашки и сарафаны — женщины колонии шьют сами, ткани и обувь покупают. Я достаю фотоаппарат, но Иван просит ничего не фотографировать: «Наши будут смеяться».

До недавнего времени колония с недоверием относилась к врачам, но при родах умерла первая жена Чупрова, погибли несколько новорожденных, и сейчас в тяжелых случаях и при беременности староверы едут в провинциальный госпиталь. Стараются лишь не пить неосвященную воду и, поев мирской пищи, должны потом замолить грех — число молитв соответствует проступку.

Родители иногда находят припрятанные радиоприемники — дети тайком слушают и танцуют. Что делают с радиотехникой? «Ломают или жгут», — говорит Иван. Многие годы с этим спорил, ругался и нарушал картину всеобщего послушания деревенский знахарь Филат Зыков — умерший в прошлом году отец Никиты Зыкова, самый колоритный из местных жителей.

У Филата одиннадцать детей, и для поддержания семьи он за свою жизнь чем только не занимался: отливал иконы из бронзы, мыл золото, выделывал кожи. Но основная его страсть — врачевание. Родился он в Манчжурии, учился у китайского фармацевта. Каждый месяц Филат на неделю приезжал в Монтевидео для приема больных, имел врачебную практику в Аргентине, ставил диагноз по пульсу, лечил травами и настоями. Несколько раз власти сажали его в тюрьму за незаконную практику, но пациенты устраивали публичные акции протеста, и департамент здравоохранения дал-таки Филату «добро».

Его приемная была забита посетителями, русских обслуживал бесплатно. В китайском ресторане увидел как-то российского баскетболиста, приехавшего в Уругвай по контракту и попавшего в беду. Укрыл его у себя и отвез на ближайший самолет в Москву. Для сбора трав он на своем фургоне объезжал колонии единоверцев в Боливии, Чили и Аргентине, получал посылки из Китая, мечтал вырастить в саду русскую облепиху и сирень. В начале 1990-х побывал вместе с женой в России на конгрессе эмигрантов и был потрясен обнищанием народа. Филат строго соблюдал посты, но слушал радио, смотрел телевизор, выпивал рюмочку анисовки перед тем как сесть за руль и переживал, что Америка стала сильнее России.

Сегодня собирает целебные травы и лечит уругвайцев старший сын Филата Арсений. Кроме того, он работает на мельнице, ищет любую возможность поднять семью. А это нелегко: Уругвай переживает сложные времена, экономика буксует.

Староверы равнодушны к политике, но в выборах исправно участвуют (это в Уругвае обязательно). «За какую партию голосуют?» — спрашиваю. «Голосование тайное», — смеется Арсений. «А как определиться с выбором, если не смотреть телевизор?» — настаиваю я. «В газете читаю иногда новости — про Россию, про Америку, про войну в Афганистане, но о политике размышлять некогда», — отвечает он. Сам он в уругвайских выборах не участвует. У него китайский паспорт (родился в Манчжурии), но собирается «справить» в консульстве паспорт российский и съездить на родину предков. Там он еще никогда не был, хотя по-русски говорит лучше большинства из нас.

В марте 1999 года уругвайские газеты запестрели истерическими заголовками: «Русские идут!», «Задержаны девять русских с арсеналом оружия и боеприпасов!», «Русская мафия в союзе с экс-КГБ у порога!», «Под угрозой основы безопасности страны!»…

Тогда в столичном аэропорту Carrasco задержали две семьи русских староверов: двадцативосьмилетних Антона Чупрова и Василия Ефимова с женами и детьми. Они прибыли в Монтевидео рейсом United Airlines из Портленда (США), сделав пересадки в Майами и Сан-Паулу. И лишь на уругвайской таможне в их багаже (15 коробок и несколько чемоданов) обнаружили за-вернутые в алюминиевую фольгу три винтовки 22-го калибра, охотничье ружье, пистолет и револьвер 22-го калибра, четыре оптических прице-ла, 5 килограммов пороха, 15 тысяч патронов, охотничьи ножи и устройства для изготовления патронов. На все вопросы представителей таможни и спецслужб Чупров и Ефимов отвечали немногословно, на ломаном испанском и английском, переходя то и дело на чистый, хоть и несколько устаревший русский: «Мы будем жить в поселении русских старове-ров и заниматься охотой».

Ефимову и Чупрову предъявили обвинение в контрабанде оружия и посягательстве на безопасность авиаперелетов. Прокуратура обещала серьезно расследовать деятельность русской колонии в Уругвае, из спецслужб в прессу просочилась информация, что «по крайней мере один из задержанных может быть связан с международным терроризмом», что «прослеживает-ся возможная связь с „русской мафией” и отставными агентами КГБ„.

”Это обычное спортивное оружие, — заявил между тем владелец одного оружейного магазинчика в Монтевидео. — Достаточно достичь 18-летнего возраста и изучить соответствующую инструкцию, чтобы беспрепятственно купить его в Уругвае. Но здесь оно на 30-50% дороже, чем в США». Тем не менее скандал достиг такой силы, что высказаться пришлось министру внутренних дел: фактов, указывающих на связи задержанных с терроризмом или мафией, нет. Российское посольство в Монтевидео заявило, что «сенсационный характер комментариев по делу дезориентирует уругвайскую публику и культивирует искаженный образ России и ее народа». В заявлении, впрочем, подчеркивается, что задержанные не являются гражданами России. Ва-силий Ефимов родился и жил в Уругвае, в 1993 году переехал в колонию староверов в Орегоне, женился, паспорт у него американский. Антон Чупров родился в Бразилии (паспорт бразильский), два года прожил в Уругвае у родственников, где подружился с Василием. Приехав на Аляску, женился, разыскал товарища, и они решили вернуться в Уругвай вместе с семьями. Родственники и односельчане Чупрова и Ефимова обратились к властям с просьбой перевести задержанных в ближайшую тюрьму, чтобы им в камеру могли передавать пищу, соответствующую сорокадневному Великому посту. Через полтора месяца «террористов» отпустили, обязав регулярно регистрироваться в ближайшем полицейском участке.

В 15 километрах от Колонии Офир находится другое русское поселение — Сан-Хавьер. «Мы с ними не имеем ничего общего, для нас они странные существа», — говорят здесь о староверах. В 1891 году двадцатидвухлетний российский подданный Василий Лубков вышел из православия и стал духовным лидером общины «Новый Израиль», обосновавшейся в Закавказье. В 1911 году он побывал в США в поисках убежища для своих последователей. Страна ему не приглянулась, но там Лубков познакомился с уругвайским консулом Хосе Ричлингом. В 1912 году представители уругвайского президента Батлье и Ордоньеса приехали в Закавказье посмотреть на потенциальных переселенцев. Эмиссары столь высоко оценили трудолюбие и деловые качества последователей Лубкова, что уже 27 июля 1913 года крейсер «18 de Julio» и пароход «Taongarupa» высадили 300 русских семей на берегу реки Уругвай в 164 километрах от Монтевидео.

За 89 лет Сан-Хавьер полностью ассимилировался с уругвайской действительностью, хотя в годы Второй мировой войны жители Сан-Хавьера отправляли бойцам Советской армии через Красный Крест посылки (варежки и свитера). Сейчас молодежь уже не знает русского языка и массово уезжает в столицу, сельское хозяйство в упадке, село в запустении. «Я всегда думал, что Гарсия Маркес увидел наше поселение во сне во всех его подробностях», — пишет один из его жителей в газету, ссылаясь на столетнее одиночество Макондо.

В 1972 году к власти в Уругвае, как во многих странах Латинской Америки в то время, пришли военные. Грузовики с солдатами зачастили в Сан-Хавьер — искали книги, оружие, радиостанции. Библиотеку клуба имени Максима Горького разгромили и сожгли. Что было из книг по домам — люди сожгли сами или закопали в садах. Арестовывали выпускников советских вузов (в 60-е годы молодые уругвайцы, среди них и многие этнические русские, выезжали в СССР на учебу). Примечательно, что эти гонения не мешали военным властям сотрудничать с Москвой — в 1979 году в разгар военной диктатуры Советский Союз поставил на строящуюся ГЭС Саль-то-Гранде 14 турбин по 135 тыс. кВт.

Между тем к староверам за годы диктатуры военные грузовики заезжали всего несколько раз, медленно проезжали они по единственной улице, разворачивались и больше не появлялись. Серьезный повод для конфликта возник лишь однажды: для борьбы с конспирацией левых повстанцев-тупамарос военные власти запретили фотографироваться на удостоверения личности с бородой. По настоятельной просьбе староверов Колонии Офир для них сделали исключение — военные на конфликт не пошли. Русские барбудос победили диктатуру.

Андрей Злобин
«Второй Паспорт» Монтевидео-Москва
По материалам газеты «Время новостей»