В традиционном обществе дети являлись главным богатством, главной ценностью. И дело не только в обычаях и нравственных установках. У любого социального явления, помимо духовных, есть и базисные социально-экономические причины. Прозаических оснований для чадолюбия было ровно два.
Первое – так называемая частная собственность не была по-настоящему частной, а принадлежала клану, семье. В Древнем Риме только pater familias, отец семейства, был полноценным субъектом экономических отношений, только он распоряжался собственностью – он один, но в интересах всего своего клана.
Клан этот включал в себя его жену, детей, находившихся на его попечении родственников и клиентов, как правило, из вольноотпущенников, то есть бывших рабов. Этот коллектив мог доходить до внушительных размеров и насчитывать десятки людей. Все они жили одним хозяйством. Сила и богатство клана находились и в прямой, и в обратной связи с его численностью: чем больше было членов, вносящих свою лепту, тем богаче становился клан; а чем богаче был pater familias, тем больше родственников и клиентов он мог содержать.
Миллионер-одиночка показался бы римлянам странным типом. Его, скорее всего, включили бы в проскрипции, списки для репрессий, да и прирезали бы. Потому что непонятно, а чего он такой нелюдимый.
Запоминаем: наше гражданское право, законы об имущественных отношениях, понятие права собственности – всё это происходит от римского частного права, именно там понятие права собственности было научно разработано и закреплено. Однако римская «частная собственность» была на самом деле коллективной собственностью римских кланов, семей, а вовсе не единоличной собственностью какого-нибудь, пусть даже и выдающегося, гражданина.
Второе – традиционное общество имело встроенный механизм перераспределения общественных благ в каждом поколении между семьями по числу народившихся детей или хотя бы мальчиков.
В казачьих обществах Терека вплоть до революции 1917 года семья получала надел на каждого мальчика, так как предполагалось, что с этого надела он справит себе лошадь, обмундирование и амуницию для обязательной казачьей военной службы. Больше мальчиков – больше земли.
В самых примитивных племенах семья, где родился ребенок, получает от всего племени богатые дары: это тоже форма перераспределения. Охотники и собиратели каждого своего отпрыска с раннего возраста приобщают к своим занятиям, чтобы он мог получить свою «долю» от «ничейных» угодий, а те, кто добывают свой хлеб ремеслом – приобщают к ремеслу. И огромные пособия на рождение ребенка, выплачиваемые в нефтяных монархиях Персидского залива, есть явление того же порядка.
Так или иначе, любое социальное образование, сохраняющее приметы традиционного уклада, обязательно перераспределяет часть богатства соответственно числу детей, уравнительно, по головам. Это не коммунисты придумали, так было всегда и перестало быть только в последние века, и то не везде перестало быть.
Теоретики неолиберализма отчаянно сопротивляются, но в практику даже самых капиталистических государств неумолимо входят обязательные пособия на детей, пособия по уходу за детьми, а еще и «безусловный доход» всё чаще выносится на обсуждение.
В общем и целом, в традиционном обществе иметь много детей было не только весело и приятно, но и выгодно: а) потому что собственность была общая, семейная; б) потому что социум в том или ином виде перераспределял блага по числу детей. Капитализм положил этому конец, разрушая экономическое единство семьи и упраздняя все виды «коммунистической уравниловки».
В России еще в XIX веке семьи были большими не только на Кавказе и в Центральной Азии, но и в европейских губерниях. Причем многодетными были и дворяне, и крестьяне. У солнца русской поэзии, Александра Сергеевича Пушкина, было две сестры и пять братьев, а со своей женой Натальей он родил четверых детей, причем погиб ведь молодым, в тридцать семь лет.
Для крестьянского дома было нормальным иметь пять-восемь детей. Не все, правда, доживали до зрелого возраста. Не в малой степени благодаря хорошей рождаемости произошла наша бурная экспансия. Население Руси в конце XVI века составляло всего шесть миллионов, а в конце XIX века уже 125 миллионов, из них 55 миллионов русских. То есть не только территориями приросли, но и народилось немало. 300 лет – это десять поколений, за десять поколений великорусский этнос возрос в девять раз.
С распространением капитализма в России отношение к детям стало меняться. Вот когда дети даже в деревне стали считаться «нахлебниками», обузой и балластом. Об этом душераздирающий рассказ Антона Павловича Чехова «Ванька» написан, да и многое еще в русской прозе.
Современный мир – сиречь, мир капитала – в XX веке рушил семейные ценности повсюду, но в Советской России, благодаря социализму, каковой во многом повторял уклад традиционных обществ, смогли на время затормозить процессы депопуляции. Детей в СССР любили, причем и на государственном уровне любили, и в семьях не считали «лишними ртами».
Отчасти было возвращено перераспределение благ по числу детей. Например, при выдаче квартир от государства. Для горожанина ведь главное богатство какое? Квартира, конечно. И вот семья с одним ребенком получала двухкомнатную квартиру, а с двумя детьми – трехкомнатную. Трехкомнатная квартира – это лучше, чем двухкомнатная.
Сам я сейчас живу в простом позднесоветском панельном доме, но в бывшей четырехкомнатной квартире, которую при Советах давали за трех детей. Чувствую себя отчасти мошенником, потому что детей у меня всего двое. Хотя мы с женой эту квартиру взяли честно, в ипотеку, как и положено при капитализме.
Забота о детях спасла нашу страну от депопуляции. И несмотря на все ужасы XX века, две мировые войны и одну гражданскую, репрессии белые и красные, голод, разруху, население со 174 миллионов в 1914 году выросло до 293 миллионов в 1991 году на примерно той же территории. Цифры примерные, но дают понимание масштабов. То есть рождаемость покрыла катастрофические потери и дала прирост чуть ли не в два раза.
За 2020 год численность населения России сократилась на полмиллиона. Конечно, сыграл свою зловещую роль КОВИД. Но беда еще и в том, что теперь рождаемость не восстанавливает потери.
Я пытаюсь понять: когда мы перешли эту грань? Когда дети снова стали обузой, «лишними ртами» в семье? Когда мы приняли «европейский стандарт», что в «успешной семье» может быть всего один ребенок, чтобы не мешал маме и папе зарабатывать деньги, а в «самой успешной семье» детей может и вовсе не быть? Теперь европейское население замещают мигранты из Африки. Хотим ли мы для себя такой судьбы?
Помимо общего спада рождаемости в России, есть еще проблема региональных диспропорций в демографических показателях. Самые высокие показатели рождаемости в Чеченской Республике. Но граждане бытовые националисты могут не волноваться: и в Чечне рождаемость начала падать. Это неизбежный и неостановимый процесс: в регион проникает урбанизация, а капиталистические отношения разрушают прежние семейные ценности. Как и везде. Поэтому рождаемость даже в традиционно многодетных регионах будет падать. Больше капитализма – меньше детей, хоть в Чечне, хоть в Рязани.
Давайте не будем лицемерами и признаем: именно диспропорции в демографии останавливают правительство от широкого применения более действенных экономических мер по поддержке рождаемости в федеральном масштабе. То есть все понимают, что если сейчас начать выдавать на каждого ребенка еще по сто тысяч рублей, то быстро отреагирует повышением рождаемости Северный Кавказ, а в Москве рожать больше не станут, потому что ну что такое в Москве ваши сто тысяч рублей? Пшик!
На ребенка, чтобы ему было где жить, нужно лишних десять квадратных метров, каковые в Москве стоят по 400 тысяч рублей за штуку, итого родить нового москвича стоит четыре миллиона рублей, это только на жилье, а ведь ему еще пить-есть-одеваться-учиться надо. Но ведь не станешь выдавать осетинам по 100 тысяч рублей, а москвичам по четыре миллиона? У нас и так москвичей, мягко говоря, не очень любят в нашей большой стране.
Вероятно, чиновники решили так: надо сначала урбанизировать и модернизировать отсталые «многодетные» регионы, подтянуть к европейской части, пусть там чадолюбие придет к средним российским показателям, а потом начнем поднимать рождаемость общефедеральной программой. Мудрый план. Вот только времени у нас не так много. Историческое время кажется резиновым, но оно не резиновое, как и Москва, и если вовремя не провел ту или иную реформу, потом может быть уже поздно. Депопуляция и замещение населения мигрантами могут принять необратимый характер.
Как решить демографическую проблему? Только общими усилиями, с двух сторон: со стороны государства и со стороны народа, семей, людей, таких, как мы с вами. Без нас одним «указом президента» ничего не исправить.
Но есть то, что и президент, и правительство, и законодательная власть могут и должны сделать.
Государство должно дать сигнал всему обществу, что дети отныне не обуза, дети – богатство, дети – ценность, дети – добро. Государство просило нас рожать. И просит. И будет просить. Государство не просто говорит в телевизоре, оно готово взять на себя ответственность за социальные выплаты, за здравоохранение, за ясли и детские сады, за школы, за институты, за рабочие места, за улучшение жилищных условий.
Ведь если мы действительно такой светоч традиции в мире гей-парадов и трансвеститов, то мы должны четко уяснить для себя, что главным устоем традиционного общества является не ненависть к маргиналам, а закон перераспределения общественного богатства между семьями в каждом поколении соответственно числу детей.
Это и называется: традиционное общество. Это его базис, его экономика. А геи при таком раскладе сами куда-нибудь исчезнут, не надо будет с ними как-то специально бороться.
Но и мы, люди, должны пройти свою дорогу навстречу государству. Мы должны признать, что наша малодетность – от трусости. Что мы боимся не то чтобы буквально «не прокормить» своих детей, мы боимся, что дети помешают нам наслаждаться образом жизни «среднего класса», то есть, называя вещи своими именами, мелкобуржуазным образом жизни.
Россия большая. Не обязательно жить в Москве. Лучше жить в маленьком уютном городе большой дружной семьей и быть любимым и уважаемым pater familias, чем сдохнуть бобылем в бабушкиной «однушке» где-нибудь на Юго-Западе нашей прекрасной столицы.